Сражаясь с грудой информации в колледже, Марго научилась выстраивать факты в строгой логической последовательности, так что могла уже понять реальную подоплеку того, что понаписали про коренных индейцев люди того времени — торговцы, поселенцы, пионеры, — равно как и нынешней романтической писанины про людей, которые — исходя из результатов археологических исследований — неделями или даже месяцами не заботились о том, чтобы убрать мясные объедки от порога своих типи; людей, которые беззаботно превращали окружающую их среду в сплошную выгребную яму и считали своих женщин тем привлекательнее, чем сильнее блестели их волосы от нанесенного полгода назад медвежьего жира. Марго чуть скривила губы.
То, что она обнаружила в конце концов, — это две совершенно различные истории о двух совершенно различных народах, равно жестоких каждый по-своему. Кому судить, кто из них лучше, а кто хуже — воины, сдиравшие живьем скальпы с людей, или их жертвы, хладнокровно затевавшие уничтожение целых племен?
— Ну, эти ублюдки, будь они прокляты, хоть в женщин и детей-то не стреляют? — выдавила она из себя в конце концов. Стоит заметить, что на этот раз ее анахроничные манеры остались без порицания.
Во взгляде Малькольма на миг мелькнуло выражение боли.
— Ну-у, — ответил он очень тихо, — не то чтобы совсем так уж. Но, пожалуй, да, мэм, случается и такое, то там, то сям. Первое в истории использование биологического оружия случилось здесь, когда одеяла с умерших от оспы на корабле взяли да подарили племени индейцев во Флориде — говорят, ихние воины могли проткнуть длинной стрелой ногу человека, его коня, да так, чтобы острие ее, выйдя с другой стороны, пронзило и вторую ногу.
Марго молча кивнула — она уже читала об этом.
— Так вон эти парни, — продолжал он, кивнув на людей у фургонов, — наверняка держат в голове вот что: угнездиться в тех частях оклахомской резервации, которые покуда не принадлежат ни одному племени, вырезать половину одного племени, чтоб другое вышло на тропу войны. Нет, не ради мести за братьев по крови, куда уж там. Черт, эти бедные ублюдки, они просто поймут, что будут следующими, а кому хочется, чтобы его зарезали в постельке, словно жирную, ленивую корову?
Такие вот невеселые дела. Федеральные войска — те пытались уж повыбить этих ублюдков с индейских земель. Да куда там, на место каждого из энтих, убитого или забранного в кутузку, всегда найдется десять, а то и дюжина новых желающих. Энти земли — они ведь неплохи для фермерского дела в сравнении с тем, что осталось еще за недорого. Им ведь энтого и нужно — хорошей, а главное, дешевой земли, а где ее взять еще, кроме как у индейцев? Черт, мэм, простите за выраженьице, но эти ублюдки готовы нахватать ее сколько влезет, что бы им для этого ни пришлось сделать — покупать, красть, резать, стрелять, жечь кого угодно, только бы шкура была не белого цвета. А иногда и таких тоже. Грязные это игры, но стары как мир, только крови побольше.
— А мы ничего не можем сделать, чтобы помешать им?
Слуха ее коснулся вздох.
— Ни хрена. Ничего-ничегошеньки. Историю не изменишь. Одна из первых заповедей путешествий во времени, и уж вам-то, мэм, полагалось бы знать их все наизусть.
Марго тоже вздохнула.
— Правило первое: не получать прибылей от истории и не приносить с собой намеренно никаких биологических организмов — включая людей из Нижнего Времени — на Вокзалы Времени. Правило второе: не пытаться изменить историю — это невозможно, но попытка может убить тебя самого. — Мучительно было вспоминать все эти заповеди здесь, прямо перед этими полными убийц фургонами. — А жаль. Я вроде неплохо стреляю.
Малькольм, которому посчастливилось увидеть спектакль под названием «Урок для тухлых археологов», согласно кивнул.
— Действительно неплохо, по крайней мере из современного оружия, да и из ружей, стрелявших дымным порохом, тоже. Но мы здесь не для того, чтобы остановить индейские войны. Мы здесь для того, чтобы проследить все перемещения Чака Фарли и узнать, в каком обличье вернется он обратно на вокзал. Поверь мне, Марго, ничего не изменится даже от того, если бы я перестрелял всех этих сукиных детей и бросил их гнить здесь в пыли. Но, Марго, — он положил теплые руки на ее прозябшие плечи, — это все равно не остановило бы избиения миллионов невинных душ с самого начала человеческой цивилизации, верно? — Марго покачала головой, пытаясь скрыть досаду — не слишком успешно, судя по выражению лица Малькольма. — Это невозможно, Марго. Мы просто ничего не изменим. Что-то всегда будет несправедливо, и тебе придется выбирать между позорным бегством и возможностью быть застреленной — или забитой до смерти, или зарезанной, или оскальпированной, или чего еще похуже. Ты только представь себе: являюсь я, скажем, к Папе Римскому и заявляю: «Привет, я Ангел Смерти. Господь Бог на небесах шибко недоволен твоими гонениями на еретиков во Франции. Слыхал, поди, о такой штуке под названием „черная смерть“? Вот именно ее твои мясники и заслужили своими деяниями». Или я могу подождать еще несколько лет, пока Темучин не подрастет и не наберет силу, а потом заявиться к нему в юрту и убедить его не истреблять половину населения Азии и Европы. — Он фыркнул. — Кстати, каким бы вонючкой ни был этот Скитер Джексон, при случае можешь расспросить его об этом.
Марго даже зажмурилась от удивления.
— Скитер? Он жил вместе с Темучином? — Ответа так и не последовало, и она сменила тему: — Я понимаю, что ничего важного изменить нельзя. Просто все это так… так тяжело.